Последнее слово Толоконниковой, Алехиной и Самуцевич в Хамсуде 08 августа 2012 года

Свое последнее слово Надежда Толоконникова, Мария Алехина и Екатерина Самуцевич произнесли 8 августа 2012 года. Накануне гособвинение в лице прокурора Никифорова объяснило, что «исправление подсудимых возможно только в условиях заключения». За глубокое оскорбление чувств верующих, глумление над православными традициями и хулу на Бога прокурор Никифоров попросил для каждой из девушек, уже пять месяцев находящихся в СИЗО, 3 года колонии общего режима.

На процессе девушки не раз заявляли, что их не слышат, что у них «отняли голос», что судебная система делает их «бессловесными тварями». Я была этому свидетелем. Действительно – суд, обвинение, конвойные, приставы, секретарь и даже потерпевшие последовательно игнорировали их показания, их просьбы, их ходатайства. И 22-хлетняя Надя Толоконникова в своем последнем слове просит не о милосердии. Она просит: «Слушайте нас!»

Давайте сделаем это.

АУДИО ЗАПИСЬ НЕ ДОСТУПНА

Надежда Толоконникова

- По большому счету текущий процесс идет не над тремя вокалистками группы PussyRiot. Если бы это было так, происходящее здесь не имело бы ровно никакого значения. Это процесс над всей государственной системой Российской Федерации, которой, к несчастью для нее самой, так нравится цитировать свою жестокость по отношению к человеку, равнодушие к его чести и достоинству – все самое плохое, что когда-либо случалось в российской истории. Имитация судебного процесса приближается к стандарту сталинских «троек», к моему глубокому сожалению. Так и у нас - следователь, судья и прокурор. И еще, кроме того, выше всего этого – политический заказ на репрессии, определяющий слова, действия, решения всех троих.

Кто виноват в том, что произошло выступление в храме Христа Спасителя и последовавший за концертом процесс над нами? Виновата авторитарная политическая система. То, чем занимается группа PussyRiot, - это оппозиционное искусство, или же политика, обратившаяся к формам, разработанным искусством. В любом случае, этот род гражданской деятельности в условиях подавления корпоративной государственной системой базовых прав человека, его гражданских и политических свобод. Многие люди, с которых с начала нулевых неумолимо и методично сдирают кожу планомерным уничтожением свобод, теперь взбунтовались. Мы искали настоящих искренности и простоты, и нашли их в юродстве панк-выступления. Страстность, откровенность, наивность выше лицемерия, лукавства и напускной благопристойности, маскирующей преступления. Первые лица государства стоят в храме с «правильными» лицами, но, лукавя, грешат куда больше нашего.

Мы делали наш политические панк-концерты, потому что в российской госсистеме царит такая закостенелость, закрытость и кастовость, а проводимая политика подчинена лишь узким корпоративным интересам настолько, что нам от одного российского воздуха больно. Нас это категорически не устраивает, заставляет действовать и жить политически. Использование принудительных силовых методов для регулирования социальных процессов. Ситуация, когда важнейшие политические институты, дисциплинарные структуры государства – силовые органы, армия, полиция, спецслужбы и соответствующее им средства обеспечения политической стабильности – тюрьмы, превентивные задержания, механизмы жесткого контроля за поведением граждан.

Нас не устраивает также вынужденная гражданская пассивность большей части населения, а также полное доминирование структур исполнительной власти над законодательной и судебной.

Кроме того, нас искренне раздражает основанный на страхе и скандально низком уровене политической культуры, который, этот уровень, сознательно поддерживается госсистемой и ее пособниками… Посмотрите, что говорит патриарх Кирилл: «Православные не ходят на митинги». Нас раздражает скандально низкая слабость горизонтальных связей внутри общества.

Нам не нравится манипулирование госсистемой общественным мнением, с легкостью осуществляемое, благодаря жесткому контролю над подавляющим большинством СМИ со стороны госструктур. И, к примеру, беспрецедентно наглая и основанная на перевирании всех фактов и слов кампания против PussyRiot, развернутая во всех российских СМИ, кроме редких в данной политической системе независимых, тому яркий пример.

Тем не менее, я сейчас констатирую то, что данная ситуация является авторитарной, данная политическая система является авторитарной. Тем не менее, я наблюдаю некоторый крах, крах этой политической системы в отношении трех участниц группы PussyRiot. Потому что то, на что рассчитывала система, не сбылось, к сожалению для нее самой. Нас не осуждает вся Россия. И все больше людей с каждым днем все больше и больше верят нам и верят в нас, и считают, что наше место на свободе, а не за решеткой. Я вижу это по тем людям, которых я встречаю. Я встречаю людей, которые представляют эту систему, которые работают в соответствующих органах. Я вижу людей, которые сидят в местах лишения свободы. И с каждым днем тех, кто поддерживает нас, желает нам удачи, скорейшего освобождения, и говорит о том, что наше политическое выступление было оправданным, все больше и больше. Люди говорят нам: изначально мы тоже сомневались, могли ли вы это делать. Но с каждым днем все больше и больше тех, кто говорит нам: время показывает нам то, что ваш политический жест был правильным, и вы раскрыли язвы этой политической системы, вы ударили в то самое змеиное гнездо, которое потом накинулось на вас. Эти люди пытаются облегчить нам жизнь, как только могут, и мы им очень благодарны за это. Мы благодарны всем тем людям, которые выступают в нашу поддержку на воле. Их огромное количество. Я знаю это. И я знаю, что сейчас огромное количество православных людей выступают за нас, в частности, у суда за нас молятся, молятся за находящихся в заточении участниц группы PussyRiot. Нам показывали те маленькие книжечки, которые раздают эти православные, с содержащейся в этих книжечках молитвой о находящихся в заточении. Одно это показывает то, что нету единой социальной группы православных верующих, как пытается представить сторона обвинения. Ее не существует. И сейчас все больше верующих становится на сторону защиты группы PussyRiot. Они полагают, что то, что мы сделали, не стоит пяти месяцев в следственном изоляторе, а, тем более, не стоит трех лет лишения свободы, как хочет господин прокурор.

И с каждым днем люди все больше и больше понимают, что, если политическая система так ополчилась на трех девочек, которые 30 секунд выступили в храме Христа Спасителя, это означает лишь то, что эта политическая система боится правды, боится искренности и прямоты, которые несем мы с собой. Мы не лукавили ни секунду, мы не лукавили ни в одном моменте на этом процессе. А противоположная сторона лукавит слишком много, и люди это чувствуют. Люди чувствуют правду. В правде действительно есть какое-то онтологическое, бытийное преимущество над ложью. И об этом написано в Библии. В частности, в Ветхом Завете. Пути правды всегда торжествуют в итоге над путями коварства, лукавства и лжи. И с каждым днем пути правды все больше и больше торжествуют, несмотря на то, что мы продолжаем находиться за решеткой, и, вероятно, будем находиться там еще очень длительный срок.

Вчера было выступление Мадонны, она выступала с надписью «PussyRiot» на спине… То, что мы содержимся здесь незаконно и по совершенно ложному обвинению, это видят все больше и больше людей. И меня это потрясает. Меня потрясает то, что правда действительно торжествует над ложью, несмотря на то, что физически мы здесь. Мы свободнее, чем все те люди, которые сидят напротив нас на стороне обвинения, потому что мы можем говорить все, что хотим, и мы говорим все, что хотим. А те люди, которые сидят там (указывает на стол прокурора – Ред.), они говорят лишь то, что допускает им политическая цензура. Они не могут говорить такие слова, как «панк-молебен «Богородица, Путина прогони!»», они не могут произносить те строчки из нашего панк-молебна, которые касаются политической системы. Может быть, они считают, что нас еще неплохо было бы посадить еще и за то, что мы выступаем против Путина и его системы. Но они не могут этого говорить, потому что им это запрещено. У них зашиты рты, они, к сожалению, здесь просто куклы. Я надеюсь, что они осознают это, и тоже в конце концов пойдут по пути свободы, правды, искренности, потому что все это выше статичности и напускной благопристойности и лицемерия.

Статичность и поиск истины - всегда противоположны. И в данном случае мы на этом процессе видим сторону людей, которые пытаются найти какую-то истину, найти правду, и людей, которые пытаются закрепостить тех, кто хочет найти истину. Человек – это существо, которое всегда ошибается, оно несовершенно. Оно всегда стремится к мудрости, но никогда ее не имеет. Именно поэтому родилась философия. Именно поэтому философ – это тот, кто любит мудрость и стремится к ней, но никогда ей не обладает. Именно это заставляет его действовать, думать и жить, в конечном счете, так, как он живет. И именно это заставило нас пойти в храм Христа Спасителя. И я полагаю, что христианство, то, как я его поняла, изучая Ветхий Завет и, в особенности, Новый Завет, оно поддерживает именно поиск истины и постоянное преодоление себя, преодоление того, чем ты был раньше. Христос не зря был с блудницами. Он говорил: надо помогать тем, кто оступается, и я прощаю их. Но почему-то я не вижу этого на нашем процессе, который происходит под знаменем христианства. Мне кажется, что сторона обвинения попирает христианство!

Адвокаты отказываются от своих потерпевших… Я трактую это именно так. Два дня назад адвокатом Таратухиным здесь была озвучена речь о том, что все должны понимать, что адвокат не солидаризуется ни в коем случае с теми людьми, которых он представляет. Cоответственно, адвокату этически неудобно представлять тех людей, которые хотят посадить трех участниц PussyRiot. Почему они хотят посадить, я не знаю, они имеют на это право. Но я лишь указываю на то, что, видимо, адвокату стало стыдно. И эти крики, направленные в его адрес: «Позор! Палачи!», - они затронули его все-таки. И адвокат за то, что правда и добро торжествуют всегда над ложью и злом. Также мне кажется, что какие-то высшие силы направляют речи противоположной стороны - адвокатов, когда они раз за разом оговариваются, ошибаются. Они говорят про нас «потерпевшие». Это говорят фактически все адвокаты, в том числе адвокат Павлова, которая настроена к нам очень негативно. И, тем не менее, какие-то высшие силы заставляют ее говорить «потерпевшие» - о нас, не про тех, кого она защищает - про нас.

Я бы не стала вешать ярлыки. Мне кажется, здесь нет победителей и проигравших, потерпевших, подсудимых. Просто нам нужно, наконец, найти контакт, установить диалог, и совместный поиск истины, правды… Совместно стремиться к мудрости, совместно быть философами, а не просто стигматизировать и вешать на людей ярлыки. Это самое последнее, что может сделать человек, и Христос осуждал это.

Сейчас здесь над нами в судебном процессе происходит надругательство. Кто бы мог предположить, что человек и контролируемая им государственная система, вновь и вновь способны творить абсолютное, немотивированное зло. Кто бы мог предположить, что история - в частности, еще недавний опыт страшного Большого сталинского террора - совершенно не учит. Хочется рыдать, глядя на то, как приемы средневековой инквизиции воцаряются в правоохранительной и судебной системах Российской Федерации, которая – наша страна. Но с момента ареста мы не можем больше рыдать, мы разучились плакать. Мы отчаянно кричали на наших панк-концертах, как могли и как умели, о беззакониях начальства и властей. Но вот у нас украли голос.

Весь процесс нас отказываются слышать. Именно слышать. Слышать – это значит воспринимать, думать при этом, стремиться к мудрости, быть философами. Мне кажется, каждый человек должен в глубине души к этому стремиться, а не только человек, который прошел какой-то философский факультет. Это ничто. Само по себе формальное образование - это ничто; и адвокат Павлова постоянно пытается упрекнуть нас в недостатке образования. Мне кажется, самое главное – это стремление, стремление знать и понимать. Это то, что человек может получить сам, вне стен учебного заведения. И регалии, научные степени в данном случае ничего не значат. Человек может обладать огромным количеством знаний, но не быть при этом человеком. Пифагор говорил о том, что «многознание уму не научает».

Мы здесь, к сожалению, вынуждены это констатировать. Мы лишь декорации, элементы неживой природы, тела, доставленные в зал суда. Если наши ходатайства после многодневных просьб, уговоров и борьбы все-таки рассматриваются, то они непременно бывают отклонены. Зато суд, к несчастью, к сожалению, для нас, для этой страны, слушает прокурора, который раз за разом безнаказанно искажает все наши слова и заявления, пытаясь нивелировать их. Нарушение базового принципа состязательности сторон не скрывается и носит показательный характер.

30 июля, в первый день судебного процесса, мы представили свою реакцию на обвинительное заключение. Написанный нами текст зачитала защитник Волкова, поскольку подсудимым суд категорически отказывался тогда давать слово. Это была первая за пять месяцев тюремного заключения возможность высказаться для нас. До этого мы были в заключении, в заточении, оттуда мы не можем делать ничего: делать заявления, мы не можем снимать фильмы в СИЗО, у нас нет интернета, мы даже не можем пронести какую-то бумагу нашему адвокату, потому что и это запрещено. 30 июля мы высказались впервые. Мы призвали к контакту и диалогу, а не к борьбе и противостоянию. Мы протянули руку тем, кто зачем-то полагает нас своими врагами. В ответ над нами посмеялись, в протянутую руку плюнули. «Вы неискренни», - заявили. А зря. Не судите по себе. Мы говорили, как впрочем, и всегда, искренне, именно то, что думаем. Мы, вероятно, по-детски наивны в своей правде, но, тем не менее, ни о чем сказанном, в том числе и в тот день, мы не жалеем. И будучи злословимы, мы не собираемся злословить взаимно. Мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся. Гонимы, но не оставлены. Открытых людей легко унижать и уничтожать, но «когда я немощен, то силен».

Слушайте нас. Нас, а Аркадия Мамонтова о нас. Не искажайте и не перевирайте все, нами сказанное, и позволяйте нам вступить в диалог, в контакт со страной, которая, в том числе, и наша, а не только Путина и патриарха. Я, как Солженицын, верю в то, что слово в итоге разрушит бетон. Солженицын писал: «Значит, слово - искренней бетона? Значит, слово - не пустяк? Так тронутся в рост благородные люди, и слово их разрушит бетон».

Я и Катя, и Маша сидим в тюрьме, в клетке. Но я не считаю, что мы потерпели поражение. Как и диссиденты не были проигравшими. Теряясь в психбольницах и тюрьмах, они выносили приговоры режиму. Искусство создания образа эпохи не знает победителей и проигравших. Так и поэты, обэриуты, до конца оставались художниками, по-настоящему необъяснимо и непонятно, будучи «зачищенными» в 1937 году. Введенский писал: «Нам непонятное приятно, необъяснимое нам друг». Согласно официальному свидетельству о смерти, Александр Введенский умер 20 декабря 1941 года. Причина неизвестна. То ли дизентерия в арестантском вагоне, то ли пуля конвоя. Место – где-то на железной дороге между Воронежем и Казанью. PussyRiot– ученики и наследники Введенского. Его принцип плохой рифмы для нас родной. Он писал: «Бывает, что приходят на ум две рифмы: хорошая и плохая. Я выбираю плохую. Именно она и будет правильной».

«Необъяснимое нам друг». Элитарные и утонченные занятия обэриутов, их поиски мысли на грани смысла воплотились окончательно ценой их жизни, унесенной бессмысленным и ничем не объяснимым Большим Террором. Ценой собственных жизней обэриуты невольно доказали, что их учение о бессмыслице и алогичности, как нервах эпохи, было верным. Возведя при этом художественное на уровень исторического. Цена соучастия в сотворении истории всегда непомерно велика для человека и для его жизни. Но именно в этом соучастии и заключается вся соль человеческого существования. «Быть нищим, но многих обогащать. Ничего не иметь, но всем обладать». Диссидентов-обэриутов считают умершими, но они живы. Их наказывают, но они не умирают.

А помните ли вы, за что был приговорен к смертной казни молодой Достоевский? Вся вина его заключалась в том, что он увлекся теориями социализма. На собрании дружественного кружка вольнодумцев, собиравшихся по пятницам на квартире Петрашевского, обсуждались сочинения Фурье и Жорж Санд. А на одной из последних пятниц он прочел вслух письмо Белинского Гоголю, наполненное, по определению суда, внимание - «дерзкими выражениями против православной церкви и верховной власти». После всех приготовлений к смертной казни и после десяти «ужасных, безмерно страшных минут в ожидании смерти», как характеризовал сам Достоевский, было объявлено о перемене приговора - на 4 года каторжных работ с последующим отбыванием воинской службы в армии.

Сократ был обвинен в развращении молодежи своими философскими беседами и в непризнании афинских богов. Сократ обладал связью с внутренним божественным голосом, и он не был ни в коем случае богоборцем, о чем неоднократно говорил. Но для кого это имело значение, коль скоро Сократ раздражал влиятельных жителей города своим критическим, диалектическим и свободным от предрассудков мышлением? Сократ был приговорен к смертной казни. И, отказавшись бежать, хотя ученики предлагали ему, хладнокровно выпил кубок с ядом, с цикутой, и умер.

А не забыли ли вы, при каких обстоятельствах завершил свой земной путь последователь апостолов Стефан? «Тогда научили они некоторых сказать: «Мы слышали, как он говорит хульные слова на Моисея и на Бога. И возбудили народ, и старейшин, и книжников. И на Пасху схватили его и повели в Синедрион. И представили ложных свидетелей, которые говорили: «Этот человек не перестает говорить хульные слова на святое место сие и на закон». Он был признан виновным и казнен побиванием камнями.

Также смею надеяться, что все хорошо помнят, как иудеи говорили Христу: «Не за доброе дело хотим побить тебя камнями, но за богохульство». И, наконец, стоило бы держать в уме такую характеристику Христа: «Он одержим бесом и безумствует».

Я полагаю, что если бы начальство - цари, старейшины, президенты, премьеры, народ и судьи - хорошо знали и понимали, что значит «милости хочу, а не жертвы», то не осудили бы невиновных. Наше же начальство пока спешат лишь с осуждением, но никак не с милостью. Кстати, спасибо Дмитрию Анатольевичу Медведеву за очередной замечательный афоризм! Если свой президентский срок он обозначил лозунгом «Свобода лучше, чем несвобода», то, благодаря меткому слову Медведева, у третьего срока Путина есть хорошие шансы пройти под знаком нового афоризма - «Тюрьма лучше, чем побивание камнями».

Прошу внимательно вдуматься в следующую мысль. Она выражена Монтенем в XVIвеке в «Опытах». Он писал: «Надо слишком высоко ставить свои предположения, чтобы из-за них предавать сожжению живых людей». А стоит ли живых людей осуждать и сажать в тюрьму всего лишь за предположения, ни на чем фактически не основанные, со стороны обвинения? Поскольку мы реально не питали и не питаем религиозной ненависти и вражды, нашим обвинителям ничего не остается, как прибегать к помощи лжесвидетелей. Одна из них, Иващенко Мотильда, устыдилась и в суд не явилась. Остались лживые свидетельства господ Троицкого и Понкина, а также госпожи Абраменковой. И нет больше никаких доказательств наличия ненависти и вражды по материалам так называемой экспертизы, которую суд, если он честен и справедлив, должен признать доказательством недопустимым - в силу того, что это не научный, строгий и объективный текст, а грязная и лживая бумажонка времен средневековой инквизиции. Других доказательств, хоть как-то подтверждающих наличие мотива, нет.

Выдержки из текстов песен PussyRiotобвинение приводить стесняется, поскольку они являются живейшим доказательством отсутствия мотива. Мне очень нравится, я приведу эту выдержку, мне кажется, она очень важна. Интервью из «Русского репортера», данное нами после концерта в храме Христа: «Мы уважительно относимся к религии, православной в частности. Именно поэтому нас возмущает, что великую светлую христианскую философию так грязно используют. Нас несет от того, что самое прекрасное сейчас ставят раком». Нас несет до сих пор от этого. И нам реально больно на все это смотреть.

Отсутствие каких-либо проявлений с нашей стороны ненависти и вражды показывают ВСЕ допрошенные свидетели защиты, даже в показаниях по нашим личностям. Кроме того, помимо всех прочих характеристик, прошу учесть результаты психолого-психиатрической экспертизы, проведенной со мной по заказу следствия в СИЗО. Эксперты показали следующее: ценности, которых я придерживаюсь в жизни, это – !справедливость, взаимное уважение, гуманность, равенство и свобода». Это говорил эксперт. Это был человек, который меня не знает. И, вероятно, следователь Ранченков очень бы хотел, чтобы эксперт написал что-то другое. Но, по всей видимости, людей, которые любят и ценят правду, все-таки больше. И Библия права.

И, напоследок, мне хотелось бы процитировать песню группы PussyRiot- потому что, как ни странно, все их песни оказались пророческими. В том числе наше пророчество о том, что «глава КГБ и главный святой ведет протестующих в СИЗО под конвой» - это относительно нас. А то, что я хочу процитировать сейчас, это следующие строчки: «Откройте все двери, снимите погоны, почувствуйте с нами запах свободы!». Все.

(аплодисменты)

Судья, раздраженно: «Уважаемая публика, мы не в театре находимся! Пожалуйста, Алехина, Вам предоставляется последнее слово.

Мария Алехина

- Этот процесс показателен и красноречив. Не раз еще власть будет краснеть за него и стыдиться. Каждый его этап – квинтэссенция беспредела.

Как вышло, что наше выступление, будучи изначально небольшим, и несколько нелепым актом, разрослось до огромной беды? Очевидно, что в здоровом обществе такое невозможно. Что Россия как государство давно напоминает насквозь больной организм. И эта болезнь взрывается с резонансом, когда задеваешь назревшие нарывы. Эта болезнь сначала долго публично замалчивается, но позже всегда находится разрешение через разговор. Смотрите: вот она форма разговора, на которую способна наша власть! Этот суд – не просто злая гротескная маска, это лицо разговора с человеком в нашей стране.

На общественном уровне для разговора о проблеме часто нужна ситуация – импульс. И интересно, что наша ситуация уже изначально диперсонифицирована. Потому что, говоря о Путине, мы имеем ввиду, прежде всего, не Владимира Владимировича Путина, но мы имеем ввиду Путина, как систему, созданную им самим. Вертикаль власти, где все управление осуществляется практически вручную. И в этой вертикали не учитывается, совершенно не учитывается мнение масс. И, что больше всего меня волнует, не учитывается мнение молодых поколений. Мы считаем, что неэффективность этого управления, она проявляется практически во всем.

И здесь в последнем слове я хочу вкратце описать мой непосредственный опыт столкновения с этой системой.

Образование, из которого начинается становление личности в социуме, фактически игнорирует особенности этой личности. Отсутствует индивидуальный подход, отсутствует изучение культуры, философии и базовых знаний о гражданском обществе. Формально эти предметы есть, но форма их преподавания наследует советский образец. И, как итог, мы имеем маргинализацию современного искусства в сознании человека, отсутствие мотивации к философскому мышлению, гендерную стереотипизацию, и отметание в дальний угол позиции человека как гражданина.

Современные институты образования учат людей с детства жить автоматически. Не ставят ключевых вопросов с учетом возраста, прививают жестокость и неприятие инакомыслия. Уже с детства человек забывает свою свободу.

У меня есть опыт посещения психиатрического стационара для несовершеннолетних. И я с уверенностью говорю, что в таком может оказаться любой подросток, более или менее активно проявляющий инакомыслие. Часть детей, находящихся там – из детских домов. И у нас в стране считается нормой - ребенка, пытавшегося сбежать из детдома, положить в психбольницу, и осуществлять лечение сильнейшими успокоительными, такими, как например, аминазин, который использовался еще для усмирения советских диссидентов в 70-е годы. Это особенно драматично при общем карательном уклоне и отсутствии психологической помощи, как таковой. Все общение там построено на эксплуатации чувства страха и вынужденного подчинения этих детей. И, как следствие, уровень их жестокости опять же вырастает в разы. Многие дети там безграмотны, но никто не делает попыток бороться с этим. Напротив, отбиваются последние капли мотивации к развитию. Человек замыкается, перестает доверять миру.

Хочу заметить, что подобный способ становления очевидно препятствует осознанию внутренней и, в том числе, религиозной свободы, и носит массовый характер, к сожалению. Следствием такого процесса, как я только что сказала, является онтологическое смирение, бытийное смирение в социализации. Этот переход - или перелом - примечателен тем, что, если воспринимать его в концепции христианской культуры, то мы видим, как изменяются смыслы, символы на прямо противоположные. Так, смирение – одна из важнейших христианских категорий - отныне понимается в бытийном смысле не как путь очищения, укрепления, конечного освобождения человека, а, напротив, как способ его порабощения. Цитируя Николая Бердяева, можно сказать, что «онтология смирения – это онтология рабов божьих». А не сынов божьих.

Когда я занималась организацией экологического движения, у меня окончательно сформировался приоритет внутренней свободы, как основы для действия. И также важность, непосредственная важность действия, как такового. До сих пор мне удивительно, что в нашей стране требуется ресурс в несколько тысяч человек для прекращения произвола одного или горстки чиновников. Я хочу заметить, что наш процесс – очень красноречивое подтверждение тому. Требуется ресурс тысяч людей по всему миру, чтобы доказать очевидное: что мы невиновны втроем. Об этом говорит весь мир! Весь мир говорит на концертах, весь мир говорит в интернете, весь мир говорит в прессе! Об этом говорят в парламенте. Премьер-министр Англии приветствует нашего президента не словами об олимпиаде, а вопросом, почему три невиновные девушки сидят в тюрьме. Это позор!

Еще более удивительно для меня, что люди не верят в то, что могут как-либо повлиять на власть. Во время проведения пикетов и митингов, когда я собирала подписи и организовывала этот сбор подписей, многие люди меня спрашивали, при том спрашивали с искренним удивлением: какое им, собственно, может быть дело до, может быть, единственного существующего в России, может быть, реликтового, но какое им дело до этого леса в Краснодарском крае, небольшого пятачка? Какое им, собственно, дело, что жена нашего премьер-министра Дмитрия Медведева собирается построить там резиденцию и уничтожить единственный можжевеловый заповедник у нас в России? Вот эти люди… Еще раз находится подтверждение, что люди у нас в стране перестали ощущать принадлежность территорий нашей страны им самим, гражданам. Эти люди перестали чувствовать себя гражданами. Они чувствуют себя просто автоматическими массами. Они не чувствуют, что им принадлежит даже лес, находящийся непосредственно у них около дома. Я даже сомневаюсь в том, что они осознают принадлежность собственного дома им самим. Потому что, если какой-нибудь экскаватор подъедет к подъезду, и людям скажут, что им нужно эвакуироваться, что, извините, мы сносим теперь ваш дом, здесь будет теперь резиденция чиновника - эти люди покорно соберут вещи, соберут сумки и пойдут на улицу. И будут там сидеть ровно до того момента, пока власть не скажет им, что делать дальше. Они совершенно аморфные. Это очень грустно.

Я почти полгода сижу, и я поняла, что тюрьма – это Россия в миниатюре. Начать даже можно с системы управления – это та же вертикаль власти, где решение любых вопросов происходит единственно через прямое вмешательство начальника. Отсутствует горизонтальное распределение обязанностей, которое заметно облегчило бы всем жизнь. И отсутствует личная инициатива. Процветает донос, взаимное подозрение. В СИЗО, как и у нас в стране, все работает на обезличивание человека, приравнивание его к функции: будь то функция работника или заключенного. Строгие рамки режима дня, к которому быстро привыкаешь, похожи на рамки режима жизни, в которые помещают человека с рождения. В этих рамках люди начинают дорожить малым. В тюрьме это, например, скатерть или пластиковая посуда, которую можно раздобыть только с личного разрешения начальника. А на воле это, соответственно, статусная роль в обществе, которой тоже люди очень сильно дорожат, что мне, например, всегда всю жизнь было удивительно.

Ещё один момент – это осознание этого режима, как спектакля, который на реальном уровне оказывается хаосом. Внешне режимное заведение обнаруживает дезорганизацию и неоптимизированность большинства процессов. И очевидно, что к управлению это явно не ведет. Напротив, у людей обостряется потерянность, в том числе во времени и пространстве. Человек, как и везде в стране, не знает, куда обратиться с тем или иным вопросом. Поэтому обращается к начальнику СИЗО. На воле, считай, к начальнику Путину.

Выражая в тексте собирательный образ системы, который… Да, в общем, можно сказать, что мы не против… Что мы против путинского хаоса, который только внешне называется режимом.

Выражая в тексте собирательный образ системы, в которой по нашему мнению, происходит некоторая мутация практически всех институтов, при внешней сохранности форм, и уничтожается такое дорогое нам гражданское общество, мы не совершаем в текстах прямого высказывания. Мы лишь берем форму прямого высказывания. Берем эту форму, как художественную форму. И единственное, что тождественно – это мотивация. Наша мотивация – тождественна мотивации при прямом высказывании. И она очень хорошо выражена словами Евангелия: «Всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Я, и мы все, искренне верим, что нам отворят. Но, увы, пока что нас только закрыли в тюрьме. Это очень странно, что реагируя на наши действия, власти совершенно не учитывают исторический опыт проявления инакомыслия.

«Несчастна та страна, где простая честность воспринимается в лучшем случае, как героизм, а в худшем, как психическое расстройство», - писал в 70-е годы диссидент Буковский. И прошло не так много времени, и уже как будто не было ни Большого Террора, ни попыток противостоять ему. Я считаю, что мы обвиняемы беспамятными людьми.

«Многие из них говорили: «Он одержим бесом и безумствует. Что слушаете его»? Эти слова принадлежат иудеям, обвинившим Иисуса Христа в богохульстве. Они говорили: «Хотим побить тебя камнями, за богохульство». (Иоанн 10.33). Интересно, что именно этот стих использует русская православная церковь для выражения своего мнения на богохульство. Это мнение заверено на бумаге, приложено к нашему уголовному делу. Выражая его, русская православная церковь ссылается на Евангелие как на статичную религиозную истину. Под Евангелием уже не понимается откровение, которым оно было с самого начала. Но под ним понимается некий монолитный кусок, который можно разодрать на цитаты, и засунуть, куда угодно, в любой свой документ, использовать для любых целей. И русская православная церковь даже не озаботилась тем, чтобы посмотреть, в каком контексте используется слово «богохульство», что в данном случае оно было применено к Иисусу Христу.

Я считаю, что религиозная истина не должна быть статичной. Что необходимо понимание имманентных путей развития духа, испытаний человека, его раздвоенности, расщепления. Что все эти вещи необходимо переживать для становления. Что только посредством переживания этих вещей человек может к чему-то придти, и будет приходить постоянно. Что религиозная истина – это процесс, а не оконченный результат, который можно засунуть, куда угодно. И все эти вещи, о которых я сказала, эти процессы, они осмысляются в искусстве и философии. В том числе, в современном искусстве. Художественная ситуация может и, на мой взгляд, должна содержать свой внутренний конфликт. И меня очень сильно раздражает вот эта «так называемость» в словах обвинения применительно к современному искусству.

Я хочу заметить, что во время суда над поэтом Бродским, использовалось ровно то же самое. Его стихи обозначались, как «так называемые стихи», а свидетели их не читали. Как и часть наших свидетелей не были очевидцами произошедшего, но видели в интернете клип.

Наши извинения, видимо, тоже обозначаются в собирательной обвиняющей голове, как «так называемые». Хотя это оскорбительно и наносит мне моральный вред и душевную травму. Потому что наши извинения были искренними. Мне так жаль, что произнесено было такое количество слов, но вы до сих пор их не поняли. Или вы лукавите, говоря о наших извинениях, как не искренних извинениях? Я не понимаю, что вам ещё нужно услышать? Для меня лишь этот процесс имеет статус «так называемого процесса». И я вас не боюсь. Я не боюсь лжи и фикции, плохо задекорированного обмана в приговоре так называемого суда, потому что вы можете лишить меня лишь так называемой свободы. Только такая существует в Российской Федерации. А мою внутреннюю свободу никому не отнять. Она живёт в слове, она будет жить, благодаря гласности, когда это будут читать и слышать тысячи людей. Эта свобода уже продолжается с каждым неравнодушным человеком, который слышит нас в этой стране. Со всеми, кто нашел осколки процесса в себе, как когда-то нашли их Франц Кафка и Ги Дебор. Я верю, что именно честность и гласность, жажда правды сделают всех нас немного свободнее.

Мы это увидим.

(аплодисменты)
Пристав: Эмоции свои оставляем при себе! Вам говорили об этом всем!

Екатерина Самуцевич

- В последнем слове от подсудимого обычно ждут обычно либо раскаяния, либо сожаления о содеянном, либо перечисления смягчающих обстоятельств. В моем случае, как и в случае моих коллег по группе, это совершенно не нужно. Вместо этого я хочу высказать свои соображения по поводу причин произошедшего с нами.

То, что храм Христа Спасителя стал значимым символом в политический стратегии наших властей, многим думающим людям стало понятно еще с приходом на руководящий пост в Русской православной церкви бывшего коллеги Владимира Владимировича Путина Кирилла Гундяева. После чего храм Христа Спасителя начал откровенно использоваться в качестве яркого интерьера для политики силовых структур, являющихся основным источником власти.

Почему Путину вообще понадобилось использовать православную религию, ее эстетику? Ведь он мог воспользоваться своими, куда более светскими инструментами власти - например, национальными корпорациями, или своей грозной полицейской системой, или своей послушной судебной системой? Возможно, что жесткая неудачная политика проекта Путина - инцидент с подводной лодкой «Курск», взрывы мирных граждан среди бела дня и другие неприятные моменты в его политической карьере - заставили задуматься о том, что ему уже давно пора сделать самоотвод, иначе в этом ему помогут граждане России. Видимо, именно тогда ему понадобились более убедительные, трансцендентные гарантии своего долгого пребывания на вершине власти. Здесь возникла потребность использовать эстетику православной религии, исторически связанной с лучшими имперскими временами России, где власть шла не от таких земных проявлений, как демократические выборы и гражданское общество, а от самого Бога.

Как же ему это удалось? Ведь у нас все-таки светское государство, и любое пересечение религиозной и политической сфер должно строго пресекаться нашим бдительным и критически мыслящим обществом?

Видимо, здесь власти воспользовались определенной нехваткой православной эстетики в советское время, когда православная религия обладала ореолом утраченной истории, чего-то задавленного и поврежденного советским тоталитарным режимом, и являлась тогда оппозиционной культурой. Власти решили апроприировать этот исторический эффект утраты и представить свой новый политический проект по восстановлению утраченных духовных ценностей России, имеющий весьма отдаленное отношение к искренней заботе о сохранении истории и культуры православия.Достаточно логичным оказалось и то, что именно Русская православная церковь, давно имеющая мистические связи с властью, явилась главным медийным исполнителем этого проекта. При этом было решено, что Русская православная церковь, в отличие от советского времени, где церковь противостояла, прежде всего, грубости власти по отношению к самой истории, должна также противостоять всем пагубным проявлениям современной массовой культуры с ее концепцией разнообразия и толерантности.

Для реализации этого интересного во всех смыслах политического проекта потребовалось немалое количество многотонного профессионального светового и видео оборудования, эфирного времени на центральных каналах для прямых многочасовых трансляций и, в последующем, многочисленных подсъемок к укрепляющим мораль и нравственность новостным сюжетам, где и будут произноситься стройные речи патриарха, помогающие верующим сделать правильный политический выбор в тяжелые для Путина предвыборные времена. При этом все съемки должны проходить непрерывно, нужные образы должны врезаться в память и постоянно возобновляться, создавая впечатление чего-то естественного, постоянного и обязательного.

Наше внезапное музыкальное появление в храме Христа Спасителя с песней «Богородица, Путина прогони» нарушило цельность этого, так долго создаваемого и поддерживаемого властями медийного образа, выявило его ложность. В нашем выступлении мы осмелились без благословения патриарха совместить визуальный образ православной культуры и культуры протеста, наведя умных людей на мысль о том, что православная культура принадлежит не только Русской православной церкви, патриарху и Путину - она может оказаться и на стороне гражданского бунта и протестных настроений в России.Возможно, такой неприятный масштабный эффект от нашего медийного вторжения в храм стал неожиданностью для самих властей. Сначала они попытались представить наше выступление как выходку бездушных воинствующих атеисток. Но сильно промахнулись, так как к этому времени мы уже были известны как антипутинская панк-феминистская группа, осуществляющая свои медианабеги на главные политические символы страны. В итоге, оценив все необратимые политические и символические потери, принесенные нашим невинным творчеством, власти все-таки решились оградить общество от нас и нашего нонконформистского мышления. Так закончилось наше непростое панк-приключение в храме Христа Спасителя.

У меня сейчас смешанные чувства по поводу этого судебного процесса. С одной стороны, мы сейчас ожидаем обвинительный приговор. По сравнению с судебной машиной, мы никто, мы проиграли. С другой стороны, мы победили. Сейчас весь мир видит, что заведенное против нас уголовное дело сфабриковано. Система не может скрыть репрессивный характер этого судебного процесса. Россия в очередной раз выглядит в глазах мирового сообщества не так, как пытается ее представить Владимир Путин на каждодневных международных встречах. Все обещанные им шаги на пути к правовому государству, очевидно, так и не были сделаны. А его заявление о том, что суд по нашему делу будет объективен и вынесет справедливое решение, является очередным обманом всей страны и мирового сообщества. Все. Спасибо.

(аплодисменты, крики: «Спасибо!»)

ПРИГОВОР БУДЕТ ОЗВУЧЕН 17 АВГУСТА, В 15:00

Новая газета