Накануне Марша Миллионов: Обыски и террор

Иначе быть не могло. В основе путинской стратегии лежит фальшивый тезис о «великом и могучем СССР», который на самом деле был пропагандистским пузырем для «ширнармасс», раньше или позже обреченным лопнуть. Вот он и лопнул — забрызгав и ранив миллионы людей, привыкших жить в кривом советском мире и добиваться какого-никакого жизненного успеха в ложной системе координат.

Система рухнула, но они-то чем виноваты?

Помимо многого прочего, ее фальшь подтверждалась быстрым отставанием продвинутых территорий, насильственно присоединенных к «великому и могучему». Буржуазная Австрия всегда чувствовала себя лучше, чем социалистические Чехословакия и Венгрия; отрезанные от Финляндии куски Карельского перешейка легли в глубокий застой на фоне оставшихся за границей; Восточная Германия катастрофически отставала от Западной. Настолько, что пришлось спешно городить Берлинскую стену, когда число беженцев из социалистического рая стало приближаться к миллиону.

Кому-то это очень даже нравилось — например, парням из «Штази». Они получали новые звездочки, статус, влияние и талоны на спецобслуживание. Но территории в целом — нет, не нравилось. Она задыхалась и отставала под гром победной пропаганды. Конечно, еще нравилось пропагандистам. Бойцы идеологического фронта!

Такова грустная практика. Но что практика перед мощью Ее Величества пропаганды? Ее Величество объяснило, что стена защищает нас от фашистского бундесвера. Многие поверили. Как верят и сейчас — про подъем с колен, про Госдеп и пятую колонну. Трудность в том, что для сохранения веры приходится все сильнее зажмуриваться. До боли в затылке. Тех, кто зажмуриваться не желает, власть готова подлечить дубинками. Она просто обречена на это. Иначе возникает законный вопрос: а зачем, собственно, нам эти начальники (например, из «Штази»), которые вкусные корешки оставляют себе, а нам предлагают наслаждаться недорогими пропагандистскими вершками?

Путинская пропаганда сумела преподнести естественные успехи рыночной экономики, связанные с появлением частной собственности, нормального рубля, переориентацией производства на платежеспособный спрос населения и свободой торговли, — как заслугу «вертикали». Хотя на практике всё наоборот: не вертикаль создала эффективную экономику, а эффективная экономика создала ресурсные предпосылки для появления вертикали. Напоминает конец НЭПа. В нищей стране вдруг за несколько лет откуда-то появляются материальные ценности (произведенные частником). Которые государственным людям грех не отобрать — под шумок разговоров об укреплении державы, наведении порядка и справедливости.

Советская реставрация после антисоветской революции — дело закономерное и, скорее всего, неизбежное. С предсказуемыми, но отложенными во времени последствиями: обновившаяся чекистско-партийная номенклатура, грамотно используя энергию постреволюционного разочарования, перешла в контратаку, взобралась на шею растущей экономике и принялась рассказывать привычные советскому уху сказки. Аккуратно зажимая тем временем конкуренцию, укрепляя свою монополию в самых прибыльных (естественно, сырьевых) секторах, выводя наверх силовиков, убивая независимую частную инициативу и понемножку загоняя страну назад — в русло того, что экономисты называют проциклической политикой, а политологи авторитаризмом.

Прошло время. Разрыв между пропагандой и практикой, между официальными ценностями и реальными номенклатурными интересами опять достиг критического уровня. Как накануне краха СССР. Конечно, первыми это опять осознали самые продвинутые и информированные социальные группы и территории. В нашем случае — Москва, Петербург, Калининградская область. Это проявилось на президентских выборах — несмотря на толстый-толстый слой фальсификационного шоколада.

Минимальные результаты (по официальным данным) зарегистрированы в Москве — 47% и Калининградской области — 52,6%. Рядом, если по чести, должен стоять Санкт-Петербург. Но там, благодаря припискам, удалось натянуть 8—10 лишних процентных пунктов и изобразить 58,8%. Собственно, в Калининградской области тоже: добрая четверть избирателей военные, с обязательной явкой и столь же обязательным результатом. На участках, где гражданским наблюдателям удалось проконтролировать подсчет голосов, средний результат получился около 42%. Что, надо признать, немало. Но все же не 50.

Максимальные же результаты, как несложно догадаться, пришли из Чечни (99,8%), Дагестана, Ингушетии, Карачаево-Черкесии и Тывы. Везде 90% и более. Да кто б сомневался! Вопрос в другом: президентом ЧЕГО теперь является В.В. Путин, которому В.Е. Чуров обеспечил победу в первом туре? Северного Кавказа, где контролируемый местными элитами электорат готов дать любимому руководителю «хоть 120%» — как удачно выразился спикер чеченского парламента Дукуваха Абдурахманов? Или президентом более урбанизированных, современных и потому критически настроенных центральных территорий?

Картинка неприятно напоминает референдум по сохранению Союза в 1991 году. Который, понятно, тоже не был эталонным с точки зрения подсчета. Но не в этом дело, а в асимметрии! «Против» тогда ясно высказались ориентированные на Европу республики Прибалтики, а также Армения, Грузия и Молдавия. Они элементарно проигнорировали голосование. Зато больше всех голосов «за» дали Абхазия — 99,06%, Туркмения — 97,9%, Каракалпакия — 97,6%, Киргизия — 96,4% и Таджикистан — 96,2%.

Вопрос в готовности населения (и элит!!!) бесконечно терпеть эти сказки. То есть зажмуриваться до боли в затылке. Российская Федерация, в отличие от СССР, информационно прозрачна. Интернет, радио, зарубежные поездки, возможность зарабатывать на жизнь помимо номенклатурной монополии… Поэтому так глубоко и безнадежно, как КНДР, Куба или Туркмения, мы просесть не сможем — при всем желании коллективного Путина навести в России конституционный порядок по чеченскому образцу. Наоборот! Осознание вертикального тупика, на которое в СССР ушло три поколения, для нас уложилось в 12 лет. Ну, может, еще год-два, покуда доползет до самого Уралвагонзавода. Кто-то раньше, где-то позже. Но процесс опять пошел. И это сопряжено с рядом угроз, которые развитой путинизм поставил перед Россией. Точно так же, как развитой брежневизм.

Первая угроза, которую не умеет или не хочет видеть эгоистично-либеральная Москва, — очередной цикл территориального сжатия. Мы как-то слишком легко уворачиваемся от тяжелого вопроса о том, чем «свобода» обернулась для продвинутых граждан (не только русских) в суверенных Туркменистане, Узбекистане, Таджикистане и пр.

Но это еще полбеды. Как поведет себя тот же Кадыров, если уход Путина станет реальностью? У него два варианта. Либо окончательный суверенитет, закрепление султанских полномочий и «национализация» (на деле это значит приватизация в интересах султана) тамошних нефтяных приисков. С резким креном в сторону шариата как идейной основы стабильности. Либо по закону вассальной верности — отправка в Москву нукеров (= «мужиков» с Уралвагонзавода) для наведения порядка.
Наверное, это будет ярче, чем саперные лопатки в Тбилиси или танки в Вильнюсе. В таких условиях остервенение граждан против «своих» силовиков уже не кажется самой конструктивной позицией. Хотя по-человечески понятно. Кто без греха?

Вторая угроза исходит уже собственно из Кремля, который по ментальности сползает все ближе к Грозному. У Горбачева в аналогичной ситуации, во-первых, не было ресурсов, чтобы прикормить силовиков и направить их против народа; зато, во-вторых, было ясное понимание бессмысленности такого рода действий. Чего ради — чтобы сохранить тупиковую хозяйственную модель, которая способна лишь воспроизводить застой? Уж он-то, отлично знакомый с устройством советского колхозного строя, на этот счет не заблуждался.

Для коллективного Путина этих ограничений нет. Денег хватает, силовики готовы, а десятилетняя привычка сидеть на трубе создает иллюзию, что есть чем кормиться и за что бороться. На этом фоне желание втоптать стадо обнаглевших хомяков в асфальт легко может взять верх. Так просто и так быстро путинские пацаны не уйдут. Не обольщайтесь.
Опасность не столько в физическом насилии, сколько в том, что ПОТОМ некие умники опять будут ломать пальцы: мол, «целились в коммунизм, а попали в Россию!» Скажите, как отделить одно от другого, если власть тотальна, альтернатив нет и близко, как и легальных процедур публичной передачи полномочий. Вот и теперь архитектоника власти такова, что скорее вся вертикаль рухнет, чем от нее удастся оторвать национального лидера. Если начальника нельзя поменять через законные выборы, раньше или позже его поменяют вместе с системой, которую он под себя выстроил. Но кроме «вертикали» — опять же в силу ее монопольной сущности, — альтернативных механизмов поддержания государственной цельности у нас нет. За 12 путинских лет выстроена структура, которая совмещает государство и конкретный набор персонажей до степени полного смешения. Отсюда вполне понятные результаты: целились в заскорузлую монархию, угадали в Россию… Целились в коммунизм — и снова в нее, бедняжку… Вот теперь на мушке авторитаризм, а достанется (раньше или позже) ей же. Нехорошо.

Может, виноваты не стрелки, а те, кто так причудливо позиционирует мишень перед лицом исторического процесса? Как в кино про мафиози — чуть что, прикрылся заложником…

Третья угроза — в азарте самой уличной оппозиции. Молодые, горячие. Кто-то им сказал (или они сами придумали?!) что на рубеже 90-х именно народные массы решили исход дела. Похоже, это вывернутая наизнанку логика советского учебника, который вкладывал детям в голову фальшивый тезис о «народной революции». На самом деле в Москве в 90-е, и в Киеве в 2004-м, да и в Питере в 1917-м первым и главным условием перемен был предшествующий раскол элит.

Вертикаль потому и устойчива, что (в советском идеале) всегда готова чистить себя от раскольников. Но только не при Путине. У него лояльность определялась не угрозой чистки, а, наоборот, сладостью коррупционной ренты. Попытки по сталинскому следу отстранить кого-то от кормила и отправить в опалу (но при этом не уничтожать!) только усугубляют дело. Стремительно формируется и консолидируется то, что на птичьем языке политологии называется «контрэлитой».

Задача, строго говоря, не имеет решения. Если вы действительно пытаетесь воссоздать советскую модель тотального менеджмента — вам не миновать террора вверху и внизу, пулеметов на улице, цензуры, «философского парохода» и «железного занавеса». По той простой причине, что ложная система ценностей и ложная пропаганда обречены на поражение в стычке с фактами и квалифицированными экспертами. И вы — если честно — это прекрасно сознаете. Иначе зачем оттирать от выборов толковых оппонентов и вдобавок еще фальсифицировать итоги даже такой уродливой гонки?

Однако террора не хочется. Хочется, чтобы чистенько. Чтобы как у Сталина, но без расстрелов. Вот если бы они первыми начали, а мы бы только вынуждены были отвечать… Ну ради сохранения законности и порядка… Вы меня поняли, коллеги? А то что-то оппозиционеров многовато развелось.
У лузеров, цепляющихся за власть, нет иного хода, кроме как стравить меж собой различные социальные группы. И потом выступить эксклюзивной примиряющей, мобилизующей и усмиряющей силой. «Вот видите… Мы же предупреждали!» Музыка Александрова, слова Пушкина: «Правительство — единственный европеец в России». Опять-таки прямиком из советских политтехнологических корней: бесконечное очищение от внешних и внутренних врагов. Пока от богатого, разнообразного и противоречивого народа не остался один стерильно чистый скелет новой исторической общности людей… Ну и безукоризненно чистая и величественная власть над ним. Только руки и сапоги слегка в крови.

Нет, тоже не прокатит.

Вопреки Пушкину, нынешний «коллективный Путин», наследующий Сталину и Лубянке, — как раз главный азиат (главный султан) в быстро европеизирующейся Центральной России. Чуровские выборы — тому нечаянное доказательство.
Стравить хотелось бы — но это возможно в лишь в примитивной социокультурной среде, привыкшей мыслить категориями «мы» — «они». В Чечне, допустим. А в Москве — нет. Слишком пестрая космополитическая среда. Даже на Уралвагонзаводе — сильно вряд ли. Если, конечно, вдохновители протестов снизу не помогут…

Соблазн помочь снизу велик. Чем жестче и наглее власть — тем радикальнее уличный протест. Притом что налицо асимметрия ресурсов (пропагандистских в том числе), смекните, кому в большей степени на пользу растущее остервенение. В декабре—марте митинги проходили без сучка и задоринки — а в мае дошло до силовых разборок. Понятно, что организовано было властью — но интерпретационная машина пока еще у нее в руках — и вот вам объяснение: протест издыхает, его лидеры нуждаются в радикализации… Вранье, конечно. Но кто-то поверит. А кто-то испугается и больше на митинг не пойдет. А кому-то в самом деле неприятно быть мясом в чужой игре. Что и требовалось доказать…

На самом деле протест не выдыхается, а растет вширь и вглубь. Привлекает разных людей и разные методы. В том числе вынуждает приспосабливаться элитные группы. Хотя медленнее, чем хочется нетерпеливым борцам. Вот здесь бы как раз и освободиться от неумного остервенения и совковой логики «кто не с нами, тот против нас».

Почему Ю. Шевчук играет на гитаре, а не размазывает свою печень по асфальту, как следует приличному человеку?! Да потому, что у Шевчука на гитаре получается эффективнее, чем у его борзого критика.

Почему отец и сын Гудковы не сдают мандаты и заседают в нелегитимной Думе, вместо того чтобы размазывать свою печень об ОМОН?! Да потому, что Гудковы со своими мандатами могут сделать чуть-чуть больше (и чуть-чуть иначе), чем удалые уличные молодцы.

Почему Кудрин—Прохоров—Чубайс хитрят и хороводятся в высоких кабинетах, вместо того чтобы каяться и размазывать свою печень с народом?! Да потому, что у них чуть-чуть (или не чуть-чуть) иные интересы и иные способы влияния на ситуацию. Им очень есть что терять, кроме своих цепей — этим и полезны. К Кудрину, допустим, иной генерал возьмет да и прислушается. И иной бизнесмен тем более. А вот к нашей с вами печени — ох, едва ли. Чуть-чуть другая сфера компетенции.

Нет ничего проще, чем демонстрировать непримиримость. За что отдельное спасибо бойцам номенклатурного фронта, решительно обороняющим свою вертикальную кормушку от безответственного населения.

Но буржуазную (в чистом смысле слова ГОРОДСКУЮ) революцию делают как раз те, кому есть что терять. Горожане. Бюргеры. Или, по-советски, буржуазия. Не Прометеи с гипертрофированной печенью, не буревестники, в профиль более похожие на гусаков, откормленных для фуа-гра, а нормальные граждане, которые трезво понимают свой буржуазный интерес и требуют не абстрактного светлого будущего, а конкретного соблюдения сегодняшних законов и прав.

Игра проста: власть, которая своими монопольными правами делиться ничуть не намерена, пытается выпихнуть протест из легитимного круга, чтобы потом передушить протестантов поодиночке. Свести дело к привычному уровню свой — чужой и логичнойпри таком раскладе драке. Русский — кавказец. Зажравшийся москвич — голодный челябинец. Светлый православный — мерзкий безбожник. Офисный хомяк — трудовой пролетарий. ЦСКА — «Спартак»…

Протестанты, городским инстинктом чуя подвох, стремятся не поддаваться на провокации. Они понимают, что происходит умножение и сложение разных форм ЗАКОННОГО сопротивления. «Солидарность» — здесь ключевое слово. Опять-таки, не в советском смысле, как сплоченность со своими, а наоборот — смысле антисоветском. Солидарность с чужими, с другими, незнакомыми, — это труднее и непривычнее.